#20 восьмая - Юлия Кова(ль)кова

– Не могу, – жизнерадостно доложили сверху.

– Это почему?

– Это потому, что вы присели прямо на дороге.

Мне сразу вспомнились и моё сочное детство, и подмосковный лесок, и пионерский лагерь под Клязьмой, и вся та ситуация, когда «мальчикам – налево, девочкам – направо». Невольно фыркнув, ускорилась. Собрав бумаги в папку, начала подниматься.

Я вставала, а перед моим взглядом проезжали серые гладкие брюки, узкий ремень, пуговицы ослепительно-белой рубашки, элегантный серо-коричневый галстук, отворот дорогого твидового пиджака, тугая линия шеи и чисто выбритый мужской подбородок. Встав, я наконец рассмотрела того, кто со мной разговаривал.

Высокий. Худощавый, но крепкий, с хорошо развитыми плечами. Очень тёмные, почти чёрные волосы. Симпатичный. Ухоженный, но не лощёный – от него исходил тот аромат, который я обожаю: это «Fahrenheit», напоминающий аромат осени на тёплой мужской коже.

Но пуанту внешности моего незнакомца составляло даже не это, а самые странные глаза, какие я когда-либо видела. Серые, очень светлые, прозрачные, как вода, покрытая серебристой изморозью. Взгляд у мужчины был насмешливым, знающим и любопытным. Он вообще производил впечатление человека, привыкшего, чтобы все его развлекали. Женщины о таких, как он, говорят: «Хочешь не хочешь, а захочешь».

«Сколько ему лет? Тридцать пять? Тридцать?»

Пока я разглядывала незнакомца, его серые глаза игриво прищурились.

– Между прочим, вы забыли, – и мужчина любезно указал на моё упущение – визитку, лежащую на полу, прямо под моим каблуком. – Вы как, ещё раз присядете?

Он меня явно поддразнивал. Недолго думая, я склонила голову к плечу, обозревая его с головы до ног. Медленно, очень медленно. Но мужчина не смутился, а весело кивнул:

– Ладно, я вас понял. Тогда я за вас присяду.

Я ещё не успела придумать достойный ответ, когда незнакомец буквально стёк вниз, и у моего бедра оказалась его темноволосая голова, правое плечо, а я вдруг почувствовала тепло. Мужчина был осязаемым. И очень живым. И он до меня дотронулся, ловко отправив руку в район моих щиколоток, пробираясь пальцами между моих чуть расставленных ног.

– Вы что? – встрепенулась я.

– Подбираю визитку, – невозмутимо доложил мужчина, демонстрируя мне белый прямоугольник, зажатый между указательным и средним пальцами. Я невольно попятилась.

– Вы мне пальцы отдавите, – пожаловался незнакомец, по-прежнему глядя на меня снизу-вверх и при этом ухитряясь поглаживать взглядом мои колени. – Кстати, тут написано… – он опустил глаза на визитку и прочитал: – «Елена Григорьевна Ларионова, заместитель директора по партнёрам, «Ирбис». Ларионова – это вы?

Я молча открыла папку – мужчина изогнул узкую бровь, но также молча бросил визитку внутрь.

– Спасибо за помощь. Это было изумительно, – в своём фирменном стиле поблагодарила я, собираясь ретироваться (обойти его и выйти наконец из этого душного офиса, в котором явно было что-то не так с вентиляцией, потому что мне катастрофически перестало хватать воздуха).

– Ещё не было, – поднимаясь, почти касаясь меня, тихо ответил мужчина.

– Чего не было? – обернулась я.

– Я говорю: изумительно вам ещё не было.

Как всегда, в момент гнева и растерянности, у меня напрочь перехватило дыхание. Я стояла и хватала ртом воздух.

– Алексей? Лёха? Андреев? Ты? Какими судьбами? – загрохотало на другом конце коридора. Оказалось, прямо к нам направляется Сыч. Сообразив, что ВладимВадимыч через секунду доберётся и до меня и предложит мне объятия, отдающие кислым зеленым чаем и потом, я моментально очнулась и юркнула за твидовую спину.

– Это вас, что ли, кличуть? – с говорком рязанской бабушки на завалинке осведомилась я, дыша Лёхе в затылок. Прядки коротких темных волос шевельнулись и послушно легли на место. «Лёха», чьё прозвище больше подходило к среднерусской возвышенности, нежели к дорогому английскому твиду, медленно обернулся. Прозрачные серые глаза заглянули в мои, съехали мне на переносицу, плавно спустились по моему носу к губам, где и остановились.

– А ты язва, – шепнул он мне прямо в мой приоткрытый рот, – но ты со мной не справишься. Так что даже не начинай… Ларионова.

Я остолбенела. Лёха безмятежно обозрел мои губы, хмыкнул и повернулся к Сычу. Раскинул руки, как крылья, и пошёл к нему вальяжной походкой заглянувшей на огонёк звезды.

– ВладимВадимыч, – дурашливо запел Лёха, – а вы все молодеете.

– Скажешь тоже, – загоготал довольный Сыч. – Ну, и как там в Германии?

«А, так ты из Германии?»

– Гитлер капут, – совсем уж по-хулигански фыркнула я в твидовую спину. Лёха замер. Сыч прищурился, пытаясь разглядеть в коридоре существо женского пола. Я прищёлкнула пальцами и пулей вылетела из офиса. Хлопнула дверью, подставила лицо тёплому сентябрьскому солнцу и расхохоталась. На душе было легко.

«Занятный парень, – вспомнила я прозрачные глаза, – но – не моё шоу».

***

– Макс, – открывая входную дверь квартиры и гремя ключами, позвала я, – Сафронов, ты дома?

– Дома, – в прихожую выглянул Макс, на ходу надевая свитер. – Я только-только вошёл, Лен. А ты что так поздно?

Видя его улыбку, я подумала, как же мне повезло, что мы вместе, и что Макс так меня любит.

Он возник в моей жизни в тот страшный день, когда я шла из больницы, получив безжалостный приговор врача: «Последствия хирургического вмешательства… вы зачать вряд ли сможете». Москву поливал густой ливень, а мне казалось, вместе со мной плачет небо. Из-за серой стены дождя возник зловещий чёрный джип с затемненными стеклами и остановился рядом со мной, чуть-чуть не обдав меня грязной водой из вскипающей рядом лужи. Стекло окна автомобиля плавно опустилось.

– Девушка, садитесь, я вас подвезу, – окликнул меня дружелюбный, густой мужской голос из темноты салона. Я покачала головой («нет»). – Садитесь, не бойтесь. Я вас не трону.

Откровенно говоря, в тот миг мне было всё равно, что он со мной сделает, и я забралась в его машину. Внутри было сухо и тепло.

– Куда вас отвезти? – поинтересовался водитель. Я, смахнув с глаз слезы и дождь, сипло пробормотала свой адрес. Мужчина кивнул, уверенно развернул машину и направился к Ленинскому проспекту. Покосился на меня, мокрую и несчастную. Вздохнул, включил «печку», порылся в боковом «бардачке» и протянул мне пачку белых бумажных салфеток. Вместе с ней на колени мне приземлился цветной глянцевый флаер.

«Архитектура. Авторские проекты. Шоу-рум на Фрунзенской. Хозяин – Максим Сафронов», – прочитала я.

– Возьмите, – я вернула флаер водителю.

– Оставьте себе. Макс Сафронов – это я. – Он помолчал и добавил: – Может, однажды вы придёте ко мне на выставку, вместе со своим приятелем?

– Зачем? – Я отвернулась к окну.

– А я бы очень хотел объяснить ему, что вас обижать нельзя…

Повисла пауза. Я обернулась и вскинула на него глаза. Тогда-то я впервые по-настоящему его рассмотрела. Приятное моложавое лицо, густые светлые волосы, глубокий тёмный взгляд. Максим Сафронов умел произвести впечатление – и был намного старше меня.

– У меня нет приятеля. – Я вложила флаер в карман дверцы джипа. Сафронов промолчал. У подъезда я протянула ему купюру, но Максим покачал головой:

– Не надо. Вас как зовут?

– Лена.

Так мы и познакомились.

Макс медленно размораживал меня. Сначала он звонил мне – так, раз в неделю, поболтать. Потом предложил сходить в кино. Позже он стал заезжать за мной в институт. Он расспрашивал меня об учёбе, рассказывал о себе, водил в рестораны, в кафе, на выставки, на показы и в шоу-румы. Он был безумно интересным человеком, и он сумел мне понравиться.

Через месяц Макс в первый раз пригласил меня к себе, в свою двухэтажную студию, расположенную в известном всем москвичам доме на Набережной. Были свечи, музыка, хрусталь, в вазе – мои любимые розы. Наверху – его спальня.

– Если хочешь, останься. Я буду рад.

И я осталась.

Он брал меня со спокойной уверенностью взрослого мужчины, который давно и хорошо знает, как привести женщину к удовольствию. Я поддавалась ему. Впрочем, в моих ответных стонах была лишь благодарность. Я симулировала. Да, это глупо, но тогда мне был всего двадцать один год и мне хотелось отблагодарить Макса вот так, за то, что он добр со мной. Я думала, та ночь будет последней, но наступило утро, и Макс снова был рядом.

Я приходила к нему ещё три летних месяца. В какой-то момент, растворившись в его огромной, помпезной, но пустой и холодной студии, я, постеснявшись изменить её под свой вкус, приняла решение копить на собственное жильё. Мне всегда хотелось иметь квартиру с просторной белой кухней и спальней, в которой никогда не будет телевизионной плазмы, и где Макс и я оставались бы один на один, без сводок бизнес-каналов, зубодробительных новостей от «Первого» и ночного веселья от «Камеди». Макс, прослушав мой «инвестиционный план», подумал и предложил мне взаймы, но я отказалась: к тому времени у меня была другая договорённость.